Те, кто уходит и те, кто остается - Страница 98

Я выразилась именно так. Мариароза слушала меня с искренним интересом, не так, как слушала других. «Напиши что-нибудь на эту тему», – предложила она мне. И с волнением добавила, что такого Франко, о каком я ей рассказывала, она не застала. «Но это и к лучшему, – сказала она. – Я бы никогда не смогла влюбиться в такого человека. Ненавижу слишком умных мужчин, которые диктуют, какой мне надо быть. Предпочитаю страдающего и задумчивого Франко, которого приютила у себя и за которым присматриваю. Но ты, – настойчиво повторила она, – обязательно напиши о том, что мне рассказала».

Я кивнула в знак согласия, наверное, слишком поспешно; с одной стороны, довольная похвалой, а с другой – немного смущенная. Потом я заговорила о Пьетро и о том, что он навязывает мне свое мировоззрение. Тут Мариароза расхохоталась, нарушив торжественный тон нашей беседы. «Сравнивать Франко с Пьетро? Шутишь? – воскликнула она. – Пьетро с трудом справляется со своей мужской ролью, но чтобы он пытался навязать тебе свое представление о женщине, – да ну, перестань! Хочешь, скажу кое-что? Я готова была держать пари, что ты за него не выйдешь. А если выйдешь, бросишь его меньше чем через год. Что ни за что не родишь от него детей. То, что вы до сих пор вместе, кажется мне чудом. Бедняжка! Ты действительно молодчина».

99

Ну и ну: сестра моего мужа считала наш брак ошибкой и открыто говорила об этом. Я не знала, плакать мне или смеяться: для меня это было последним и самым убедительным доказательством того, что я не ошибалась, чувствуя себя несчастной в браке. Впрочем, что с того? Я убеждала себя, что зрелость в том и состоит, чтобы спокойно принимать все жизненные перипетии, уметь увязывать теории с практическими делами и прислушиваться к себе в ожидании больших перемен. Постепенно я успокоилась. Деде умела читать и писать и пошла в школу чуть раньше положенного. Эльза радовалась, что мы с ней по полдня проводим одни в тишине. Муж – скромный преподаватель университета – вроде бы заканчивал вторую книгу, которая обещала прозвучать еще громче первой, а я была синьорой Айротой. Эленой Айротой, женщиной, измученной собственным смирением, но – не без влияния золовки – нацелившейся покончить с собственной униженностью. Ради этого я почти тайно погрузилась в исследование темы женского образа, создаваемого мужчинами с Античности до наших дней. Я не ставила перед собой никаких задач, просто хотела иметь возможность на вопрос «Чем занимаешься?» отвечать Мариарозе и некоторым другим своим знакомым: «Работаю».

Оттолкнувшись от первых двух глав Библии, я приступила к анализу следующих пар: Дефо – Флендерс, Флобер– Бовари, Толстой – Каренина; затем обратилась к материалам «Ла дерньер мод», Роуз Селяви и, одержимая жаждой разоблачений, двигалась все дальше. Вскоре я начала получать удовольствие от этой работы. Я всюду находила схематичные образы женщин, созданные мужчинами. От нас в них не было ничего, а если что-то и просачивалось, то немедленно захватывалось мужчинами в качестве материала для своих экспериментов. Когда Пьетро уходил на работу, Деде – в школу, а Эльза играла возле моего письменного стола, ко мне наконец возвращалось чувство, что я все-таки жива. Я копалась в словах – и между слов – и иногда задумывалась: как сложились бы моя жизнь и жизнь Лилы, если бы мы вместе поступили в среднюю школу, потом в лицей и в университет, и вместе получили бы диплом; если бы мы проделали весь этот путь плечом к плечу, сплоченная пара, объединившая умственную энергию, радость познания и силу воображения. Мы бы сочиняли вместе, подписывая свои тексты двумя именами, подпитывали бы друг друга и не давали бы друг другу усомниться: то, что принадлежит нам, – это наше и больше ничье. Одинокий женский ум обречен на несчастье, размышляла я. Как много мы потеряли, отделившись друг от друга! Мне казалось, что мои мысли – это какие-то обрубки; любопытные, неполноценные; мне хотелось проверить их и развить, но себе я не доверяла. Меня охватывало желание позвонить Лиле и сказать: «Послушай, вот что я думаю, давай это обсудим, мне важно услышать твое мнение. Помнишь, что ты говорила мне про Альфонсо?..» Но я упустила эту возможность, и не сейчас, а десятилетия назад. Придется учиться довольствоваться собой.

Однажды, когда я сидела и размышляла над необходимостью этого, в замочной скважине повернулся ключ. Пьетро пришел на обед, по пути забрав из школы Деде. Я закрыла свои книги и тетради. Дочка вбежала в комнату, Эльза очень ей обрадовалась. Деде проголодалась, и я ждала, что сейчас она спросит, как обычно: «Мам, что у нас на обед?» Но она, даже не успев положить портфель, воскликнула: «С нами будет обедать папин друг». Я точно запомнила дату, это было 9 марта 1970 года. Я недовольно поднялась. Деде схватила меня за руку и потащила в коридор. Эльза, поняв, что пришел кто-то чужой, держалась за мою юбку. «Смотри, кого я тебе привел!» – радостно сказал Пьетро.

100

У Нино больше не было густой бороды, с которой я его видела несколько лет назад в книжном магазине, но волосы были все такие же длинные и взлохмаченные. В остальном он остался прежним: высокий, худой, с сияющими глазами, небрежно одетый. Он обнял меня, присел приласкать девочек, встал и попросил прощения за вторжение. Я пробормотала несколько дежурных слов: «Проходи, располагайся. Какими судьбами ты во Флоренции?» Я чувствовала себя так, будто по мозгу разливалось обжигающее вино: происходящее не укладывалось в голове. Неужели это он, собственной персоной, здесь, у меня дома? Наверное, что-то в этом мире дало сбой. Может, это мне только чудится? Пьетро объяснил: «Мы встретились в университете, и я пригласил гостя к нам на обед». Я улыбнулась, сказала: «Да, конечно, все готово: где на четверых, там и на пятерых хватит. Пойду накрывать на стол, составите мне компанию?» Я старалась казаться спокойной, хотя на самом деле во мне все кипело, а от вымученной улыбки заболели скулы. Как мог Нино оказаться здесь? И где это «здесь»? И что значит «оказаться»? «Вот, преподнес тебе сюрприз», – немного сконфуженно произнес Пьетро, опасаясь, не совершил ли ошибку. «Я ему сто раз говорил, что надо тебе позвонить, – улыбнулся Нино, – а он ни в какую». Потом он рассказал, что связаться с нами ему посоветовал мой свекор. Они с профессором Айротой встретились в Риме, на конгрессе социалистической партии, разговорились, и Нино упомянул, что едет во Флоренцию; профессор рассказал о сыне, о новой книге, которую пишет Пьетро, и о том, что достал для него редкое издание, которое срочно нужно ему передать. Нино предложил свои услуги, и вот он здесь, обедает у нас, девочки соревнуются друг с другом за его внимание, он с удовольствием развлекает обеих, уважительно беседует с Пьетро и даже мне высказал несколько вполне серьезных замечаний.