Те, кто уходит и те, кто остается - Страница 88

На самом деле все было куда сложнее. С одной стороны, я хотела как-то его защитить, с другой – меня не покидало смутное ощущение, что я соглашаюсь с Лилой и защищаю тот выбор, который про себя приписывала ей. Иногда у меня возникало желание позвонить ей и начать разговор именно с Пьетро, с наших споров, спросить, что она по этому поводу думает, а там – слово за слово – вызвать ее на откровенный разговор. Конечно, я ничего такого не делала: глупо было даже рассчитывать на ее искренность в таких вопросах, да еще и по телефону. Но однажды вечером она позвонила сама, причем была очень весела.

– У меня для тебя отличная новость!

– Что случилось?

– Я теперь руководитель.

– В каком смысле?

– Руководитель механографического центра IBM, меня Микеле нанял.

Я не верила своим ушам, попросила повторить. Неужели она приняла предложение Солары? После стольких лет борьбы она снова попала в зависимость от этой семейки, как во времена магазина на пьяцца Мартири? Она гордо ответила «да» и изложила мне подробности: Микеле доверил ей «Систему-3», которую взял в аренду и разместил на обувном складе в Ачерре; под ее началом работали операторы на перфораторах, и она получала четыреста двадцать пять тысяч лир в месяц.

Мне стало дурно. Образ партизанки, который я рисовала у себя в голове, рассыпался в прах, а вместе с ним зашатались и все мои представления о Лиле.

– Это последнее, чего я могла от тебя ожидать, – сказала я.

– А что мне было делать?

– Отказаться.

– С какой стати?

– Мы же с тобой знаем, кто такие Солара.

– И что с того? Я уже начала работать. И, поверь мне, у Микеле мне намного лучше, чем было у этого придурка Соккаво.

– Поступай как знаешь.

Она вздохнула:

– Не нравится мне этот твой тон, Лену. Я получаю больше Энцо, хотя он мужчина, – что тебе не нравится?

– Ничего.

– А-а! Ты про революцию, рабочее дело, новый мир и прочую фигню?

– Хватит. Если тебе когда-нибудь захочется поговорить по-настоящему, я тебя с удовольствием выслушаю, а если нет, тогда пока.

– Знаешь, что я заметила? Ты очень часто используешь слова «настоящее» и «по-настоящему», и в разговоре, и когда пишешь. А еще говоришь «вдруг». Только вот когда это люди говорили что-то по-настоящему и когда хоть что-нибудь случалось вдруг? Ты лучше меня знаешь, что все связано, одно тянет за собой другое, другое – третье. Я больше ничего не делаю по-настоящему, Лену. И я научилась внимательно следить за тем, что происходит, потому что только дураки верят в то, что что-то случается вдруг.

– Молодец! И что ты мне этим пытаешься доказать? Что у тебя все под контролем? Что ты используешь Микеле, а не Микеле тебя? Ладно, хватит, пока.

– Ну уж нет, говори, что хочешь сказать.

– Мне нечего сказать.

– Говори, а не то я скажу.

– И скажи, я послушаю.

– Ты вот меня ругаешь, а о своей сестре ничего не хочешь сказать?

Я опешила:

– При чем тут моя сестра?

– Ты что, ничего не знаешь про Элизу?

– А что я должна знать?

Она злобно рассмеялась:

– Спроси у своей матери, своего отца и своих братьев.

89

Больше она мне ничего так и не сказала, я в бешенстве повесила трубку и тут же позвонила родителям. Ответила мать:

– Надо же, ты еще помнишь, что мы существуем.

– Мам, что случилось с Элизой?

– То же, что со всеми нынешними девушками.

– То есть?

– Нашла себе кое-кого.

– Жених появился?

– Можно и так сказать.

– И кто же это?

От ее ответа у меня сжалось сердце.

– Марчелло Солара.

Так вот о чем говорила Лила, вот что я должна была узнать. Марчелло, красавчик Марчелло из нашего детства, ее упрямый ухажер, парень, которого она унизила, выйдя за Стефано Карраччи, забрал мою сестру, самую младшую в семье, мою милую сестренку, взрослую девушку, в которой я все еще видела чудесную девчушку. А Элиза позволила ему забрать себя. И ни родители, ни братья пальцем не пошевелили, чтобы остановить ее. И теперь вся моя семья, и я сама в какой-то степени, должны будем породниться с Солара.

– И давно они вместе?

– Да не знаю, может, с год.

– И вы дали на это свое согласие?

– Ты у нас спрашивала, согласны ли мы? Сделала как хотела. Вот и она так же.

– Пьетро – это вам не Марчелло Солара.

– Что правда, то правда: Марчелло никогда не позволит Элизе обращаться с собой так, как тебе позволяет Пьетро.

Молчание.

– Могли бы и меня предупредить, посоветоваться.

– Это еще зачем? Ты ж уехала. «Не волнуйтесь, я о вас позабочусь». Какое там! Только о себе ты думаешь, а на нас тебе наплевать.

Я решила немедленно ехать с девочками в Неаполь на поезде, но Пьетро предложил отвезти нас на машине – и заботу проявил, и нашел себе оправдание, почему отлынивает от работы. Как только мы отъехали от Доганеллы и очутились на дорогах Неаполя с их беспорядочным движением, я почувствовала, как этот город снова схватил меня и заставляет подчиняться своим неписаным законам. Ноги моей здесь не было с тех пор, как я уехала на собственную свадьбу. Шум казался мне невыносимым, выводили из себя бесконечные гудки автомобилей и проклятья водителей, которыми они осыпали Пьетро за то, что не знал дороги, сомневался, куда ехать, и притормаживал. Перед площадью Карла III я предложила сменить его, села за руль сама и с остервенением доехала до виа Фиренце, до той самой гостиницы, где он когда-то останавливался. Мы выгрузили багаж, я с особой тщательностью привела в порядок себя и дочерей, и мы отправились в квартал, к моим родителям. Что я собиралась предпринять? Надавить на Элизу авторитетом старшей сестры, получившей образование и удачно вышедшей замуж? Заставить ее бросить его? Сказать: «Я с детства знаю, что такое Марчелло. С того дня, как он схватил меня за запястье, пытаясь затащить в свой «милличенто», и порвал мамин серебряный браслет. Поверь, это жестокий и похотливый человек»? Да, именно так. Я была настроена решительно, и у меня была цель – вытащить Элизу из этой западни.