Те, кто уходит и те, кто остается - Страница 82

Так прошел весь вечер. Пьетро то и дело старался показать, что за мыслью следит, и даже задавал вопросы («Отверстия считываются, это ясно, а неперфорированное пространство тоже участвует в подсчетах?»). Я ограничивалась улыбкой, не отрываясь от мытья тарелок. Энцо был счастлив возможности объяснять что-то университетскому профессору, который слушал его как прилежный студент, и своей старой подруге, получившей диплом и написавшей книгу, – правда, теперь подруга наводила порядок на кухне – они с Лилой на такое времени не тратили. Сама я быстро запуталась в его рассказе. Оператор брал тысячу карточек и загружал их в специальный аппарат – сортировальную машину. Машина располагала их согласно коду продукта. Потом начиналось так называемое чтение, но не в смысле обычного человеческого чтения, – за дело брались два считывателя – машины, запрограммированные на подсчет отверстий и свободных мест на карте. А дальше что? Тут я терялась. Терялась среди кодов, огромных кип карточек, отверстий, которые сличались с другими отверстиями, отверстий, которые сортировались, отверстий, которые считывались, каких-то четырех выполняемых операций, печати имен, адресов и сумм. Я терялась каждый раз, когда Энцо произносил слово «файл» — слово, которого я никогда раньше не слышала, – а произносил он его то и дело. Этот таинственный файл представлял собой не менее загадочный массив данных (именно так, в мужском роде – «массив», а не привычная «масса»), употреблялось это слово исключительно в сочетании с другим существительным: «файл того-то», «файл этого». Я терялась, думая, что Лила знает все эти слова, все об этих машинах и этой работе, и идет трудиться на большую фабрику под Нолой, несмотря на то что при нынешнем доходе Энцо могла бы сидеть дома и жить богаче меня. Я терялась, когда Энцо произносил с гордостью: «Без нее у меня ничего не выйдет», говорил о ней с такой любовью, с таким обожанием – ему явно доставляло удовольствие напоминать себе самому и окружающим о невероятных способностях любимой женщины; терялась оттого, что мой муж никогда меня не хвалил, отводил мне роль матери его детей, не верил, что я способна самостоятельно мыслить, унижал меня, смеясь над тем, что я читаю, чем интересуюсь, что говорю, и вообще был готов любить меня только при условии, что я буду всем своим видом демонстрировать собственную ничтожность.

Наконец я тоже села за стол, сердитая, потому что никто из этих двоих даже не подумал сказать: «Давай помогу убрать со стола, помыть посуду, подмести пол». «Счет, – говорил Энцо, – бумага простая. Казалось бы, разве сложно выписать от руки? Конечно нет, если надо выписать десяток в день. А если тысячу? Считыватели обрабатывают двести карт в минуту, это десять минут на две тысячи, а на десять тысяч – пятьдесят минут. Скорость работы – огромное преимущество, особенно когда речь идет о сложных операциях, которые при выполнении человеком требуют массу времени. Наша с Лилой работа и заключается в том, чтобы подготовить «Систему» к выполнению этих сложных задач. На стадии разработки программ все отлично, на оперативной пока чуть хуже. Карты то и дело заедает в сортировальной машине. Еще чаще падает контейнер с разобранными картами, и они рассыпаются по полу. Но это мелочи, и так все хорошо, очень хорошо».

Я перебила его, только чтобы как-то обозначить свое присутствие:

– А он может ошибиться?

– Кто он?

– Ну, компьютер.

– Нет никакого «он», Лену, он – это я. Если и ошибается, если работает не так, как надо, то это моя ошибка, моя недоработка.

– Ох! – вздохнула я в ответ. – Я так устала.

Пьетро согласно кивнул – значит, вечер подходил к концу. Но тут он вдруг обратился к Энцо:

– Это все, конечно, очень увлекательно, только вот если, как ты утверждаешь, эта машина сможет выполнять работу людей, сколько профессий пропадет! На «Фиате» и так уже сваркой занимаются роботы, а тут – сколько рабочих мест мы потеряем!

Энцо сначала согласился с ним, потом как будто передумал и наконец остановился на единственном мнении, которое считал авторитетным:

– Лина говорит, что это хорошо: унизительные профессии, как и те, от которых только глупеют, должны исчезнуть.

Лина, Лина, Лина. Я не выдержала и спросила с издевкой: «Если Лина такая молодец, почему тебе платят триста пятьдесят тысяч, а ей только сто? Почему ты руководитель, а она твой зам?» Энцо заколебался. «А что я, по-твоему, должен с этим делать? – проворчал он. – Мне что, отменить частную собственность на средства производства?» Несколько секунд на кухне раздавалось только жужжание холодильника. Потом Пьетро встал и объявил: «Пойдемте спать».

84

Энцо собирался выезжать около шести, но уже в четыре утра я услышала в его комнате движение и встала сварить ему кофе. В молчаливом доме, один на один, мы забросили компьютерную терминологию и итальянский, необходимый, чтобы не упасть в грязь лицом перед Пьетро, и перешли на диалект. Я спросила об их с Лилой отношениях. Он сказал, что все хорошо, вот только она все никак не угомонится. Помогает ему с работой, воюет с матерью, отцом и братом, занимается с Дженнаро, а заодно с детьми Рино и другими мальчишками и девчонками чуть ли не со всего квартала. Лила совершенно не бережет себя, страшно устает, и он боится, как бы она не сломалась – однажды такое уже было. Вскоре я поняла, что сложившийся в моем воображении образ дружной пары, работающей плечом к плечу и получающей хорошие деньги, далек от истины и в реальности все намного сложнее.

– Может, вам изменить образ жизни? – неуверенно произнесла я. – Нельзя, чтобы Лина так надрывалась.