Те, кто уходит и те, кто остается - Страница 58

Но самой драматичной была другая встреча, хотя, казалось бы, она вообще не имела значения. До переезда оставалось несколько дней, когда мы прямо у дома столкнулись с Мелиной. Она вела за руку внучку – дочь Стефано и Ады, Марию. Вид у Мелины был, как обычно, отсутствующий, зато она была прилично одета, причесана и очень густо накрашена. Меня она узнала, Лилу – нет, если только не притворилась, чтобы говорить со мной одной. Похоже, она все еще думала, что я дружу с ее сыном, Антонио, и сказала, что скоро он вернется из Германии, а пока шлет мне приветы. Я похвалила ее платье и прическу, чем очень ее обрадовала. Но еще больше она обрадовалась, когда я похвалила ее внучку: девочка смущалась и стояла, вцепившись в бабушкин подол. Мелина, очевидно, решила, что обязана в ответ сказать что-нибудь хорошее про Дженнаро и спросила Лилу: «Это твой сын?» Кажется, только тут она ее и узнала – Лила все это время смотрела на нее молча. Мелина, должно быть, вспомнила, что ее дочь, Ада, увела у этой женщины мужа. Она вытаращила глаза и торжественно произнесла: «Лина, ты очень подурнела и отощала. Потому-то Стефано тебя и бросил: мужчинам надо, чтоб было за что подержаться». Она перевела взгляд на Дженнаро и чуть ли не взвизгнула, показывая пальцем на девочку: «Смотри, это твоя сестренка! Ну-ка, поцелуйте друг друга. Мадонна, какие вы оба хорошенькие!» Дженнаро поцеловал девочку, она не сопротивлялась. Мелина посмотрела на них еще раз и воскликнула: «Подумать только, как похожи! И оба в отца, вылитый он!» После этого схватила девочку за руку и убежала, не прощаясь, будто ее ждали срочные дела.

Лила не проронила ни слова. Но я видела, что она в шоке, как в тот раз, в детстве, когда она увидела, как Мелина идет по улице и ест мыло. Как только бабушка с внучкой скрылись из виду, она встрепенулась, рукой растрепала себе волосы и, прищурившись, сказала: «Вот такой и я стану». Потом снова пригладила волосы и проворчала:

– Слышала, что она сказала?

– Это неправда. Ничего ты не подурнела и не отощала.

– Даже если так, мне плевать. Я тебе про сходство.

– Какое сходство?

– Про детей. Мелина права, оба вылитые Стефано.

– Ничего подобного! Девочка – да, но только не Дженнаро.

Она расхохоталась: впервые за долгое время я снова услышала ее знаменитый злорадный смех.

– Похож как две капли воды.

58

Для меня настало время уезжать. Что могла, я для нее сделала. Что толку было застревать здесь, ломая себе голову над тем, кто отец Дженнаро, что угадала проницательная Мелина, какие мысли занимали Лилу, что она знала и о чем не знала, о чем догадывалась, но предпочитала молчать, а во что ей просто хотелось верить – и так далее, до бесконечности. Энцо был на работе, и в его отсутствие мы без конца обсуждали встречу с Мелиной. Я козыряла избитыми истинами типа: женщина всегда знает, кто отец ее ребенка. «Вспомни, – втолковывала я ей, – ты же никогда не сомневалась, что ребенок от Нино. Ты его потому и хотела. А теперь ты поверила, что он от Стефано, только потому, что так сказала сумасшедшая Мелина?» Она усмехалась и восклицала: «Какая же я дура, как я раньше не догадалась!» При этом она выглядела довольной, что ввергало меня в полное недоумение. В конце концов я отступилась. Если эта новая идея фикс поможет ей выздороветь – прекрасно. А если это очередное обострение – чем я могу ей помочь? И вообще, хватит с меня! Мою книгу купили во Франции, Испании и Германии, и вот-вот должны были появиться переводы. В «Уните» вышли еще две мои статьи, посвященные проблемам женского труда на предприятиях Кампании; в редакции меня хвалили. В издательстве ждали мой новый роман. Одним словом, мне было чем заняться помимо погружения в перипетии жизни Лилы. По совету Аделе я купила в Милане костюм на свадьбу: кремового цвета, с узким приталенным пиджаком и короткой юбкой – он очень мне шел. Примеряя костюм, я вспоминала роскошное подвенечное платье Лилы, в котором ее сфотографировала портниха, выставившая снимок у себя в витрине в Реттифило, и невольно сравнивала ее и себя. Ее свадьба и моя – мы принадлежали разным мирам. Я не скрыла от нее, что венчаться мы не будем, что у меня не будет традиционного пышного платья и что Пьетро еле-еле согласился даже на то, чтобы пригласить на свадьбу самую близкую родню.

– Почему? – спросила она без особого интереса.

– Что «почему»?

– Почему вы не венчаетесь?

– Мы неверующие.

– А как же Божья воля и Святой Дух? – напомнила она о заметке, которую когда-то в ранней юности мы написали вместе.

– Я повзрослела.

– Ну хоть бы праздник устроили, позвали друзей…

– Пьетро не хочет.

– Даже меня не пригласишь?

– А ты что, придешь?

– Нет, – улыбнулась она.

Вот и поговорили. В первых числах мая, перед тем как окончательно проститься с Неаполем, я решилась сделать еще одну вещь – навестить синьору Галиани. Если бы я знала, чем это обернется! Я нашла ее номер и позвонила. Сказала, что выхожу замуж, уезжаю во Флоренцию и хотела бы зайти к ней попрощаться. Она не удивилась и не обрадовалась, но была со мной любезна и назавтра пригласила меня к себе к пяти часам. Прежде чем положить трубку, она добавила: «И подругу свою приводи, Лину. Если она не против, конечно».

Лилу долго уговаривать не пришлось: она оставила Дженнаро на попечение Энцо и пошла со мной. Я накрасилась, сделала прическу, оделась так, как одобрила бы Аделе, и помогла Лиле слегка привести себя в порядок – уговаривать ее наряжаться было бесполезно. Она хотела купить пирожных, но я сказала, что не стоит. Зато я прихватила экземпляр своей повести, хотя и не сомневалась, что профессор Галиани ее уже прочитала; мне хотелось надписать ей книгу.